МОРЕПЛАВАНИЕ КАК ГЕРОИЧЕСКИЙ СИМВОЛ
Юлиус Эвола
Если что-то и свойственно новым молодым поколениям, то это — преодоление всего «романтического» и возвращение к эпическому.
Эффект красивых слов, псевдо-психологических и интеллектуальных ухищрений неизмеримо меньше, чем эффект деяния. Основополагающее здесь то, что пока англосаксонские народы предаются «спортивным» страстям и девиациям, наши новые поколения все чаще преодолевают чисто материальную составляющую действия. Они пытаются интегрировать и прояснить ее посредством духовного начала и возвращаются — в большей или меньшей степени осознанно — к деянию, то есть к освобождению, установлению реального контакта (в противовес скептицизму или сентиментальности) с могучим потенциалом предметов и стихий.
Сегодня в природе существуют две среды, наилучшим образом подходящие для освобождения и реинтеграции эпического деяния: это высокие горы и открытое море — два символа восхождения и мореплавания. Здесь борьба с трудностями и опасностями становится и непосредственным средством внутреннего преодоления элементов, принадлежащих низшей природе человека и которые следует укрощать и преобразовывать.
Позитивистские и материалистические предрассудки привели к тому, что на протяжении нескольких поколений предавались забвению глубокие и красивые традиции древних времен. Их низвели до уровня курьезов: эрудиты сами не знают и не дают другим понять высший смысл этих традиций, который всегда можно вновь открыть и возродить.
Это относится, в частности, и к древнему символу мореплавания, одному из самых распространенных во всех традиционных цивилизациях. Его схожесть в каждой из них озадачивает и заставляет задуматься, до какой степени универсальным и глубоким является духовный опыт, приобретаемый в противостоянии могучим силам стихии. Мы считаем, что было бы небесполезно рассмотреть этот символ подробнее.
Мореплавание — и особенно преодоление бурных вод — традиционно возводятся до уровня символа, ибо воды — как океанов, так и рек — всегда считались непостоянным, капризным элементом земной жизни, неразрывно связанной с рождением и смертью. Более того, они несут в себе страсть и иррациональность, способные изменить жизнь. Если твердая поверхность суши была до некоторой степени тождественна посредственности, скромному и скудному существованию, основанному на общеизвестных фактах и убеждениях, непоколебимость которых всего лишь иллюзия, то решение оставить земную твердь, выйти на простор, мужественно вступить в схватку с течениями и с открытым морем — одним словом, «пуститься в плавание» — представлялось в высшей степени эпическим поступком, но не в буквальном, а в духовном смысле.
Мореплаватель, таким образом, тождественен, герою и посвященному, человеку, который, оставляя позади обычную «жизнь», стремится к чему-то «большему, чем жизнь», к преодолению немощей и страстей.
Здесь логически появляется концепция иной, подлинной суши, которая идентифицируется с конечной целью «мореплавателя», с победой над морем, являющейся неотъемлемой составляющей эпического. И «иной берег» — это земля, поначалу неведомая, неразведанная, недосягаемая, которую в древней мифологии и традициях обозначали самые разные символы, среди которых довольно часто встречается символ острова — образ внутренней решимости, спокойствия и самообладания человека, который успешно и благополучно «преодолел волны» или бурные потоки и не пал их жертвой.
Преодоление реки вплавь или управление кораблем было основным символическим этапом «высшего посвящения», совершавшегося в древнегреческом Элевсине. Янус, древнеримское божество, бог всяческих начинаний и, следовательно, (по определению) — посвящения в «новую жизнь», также был богом мореплавания. Среди его характерных атрибутов присутствовала лодка. Два атрибута Януса — лодка и ключи — затем перешли в традиционную католическую символику в виде лодки Святого Петра и в символику папских функций в целом. Можно также отметить, что слово «pontifex» этимологически означает «строитель мостов» и слово «pons» в древности означало «путь»; море представлялось «путем» — отсюда и происхождение слова «ponte» (мост). На этом примере можно увидеть, как скрытые значения в словах и знаках, сегодня почти непонятных, могут передавать элементы древних представлений о мореплавании как о мореплавании, как о символическом деянии.
В халдейском мифе о герое Гильгамеше мы находим точное подобие древнегреческого дорийского Геракла, который после плавания по морям срывает плод бессмертия в саду Гесперид, ведомый титаном Атлантом. Гильгамеш также бросает вызов морским путям, ставит парус, берет курс на запад, то есть на Атлантику, в сторону земли или острова, где пытается найти «древо жизни», в то время как океан красноречиво сравнивается с «темными водами смерти». Если мы теперь обратимся к Востоку и Дальнему Востоку, там мы тоже найдем следы идентичного духовного опыта, связанного с героическими символами мореплавания, преодоления вплавь водных преград и покорения морей.
Подобным образом буддистский аскет часто сравнивается с человеком, который бросает вызов водам, вплавь пересекает поток или плывет против течения и достигает другого берега, поскольку воды представляются как нечто, связанное с жаждой животной жизни и удовольствий, с путами эгоизма и привязанностей. Также и на Дальнем Востоке встречается аналогичная древнегреческой тема «плавания по морям» и прибытия на не знающие смерти «острова», подобные атлантическому Аваллону или Маг-Меллу в ирландских и кельтских легендах.
От древнего Египта до доколумбовой Мексики — повсюду мы прямо или косвенно встречаем сходные элементы. Встречаются они также и в северо-арийских легендах. Успех героя Зигфрида на острове Брюнхильды выражает сам смысл символического плавания по морям — согласно «Песне о Нибелунгах», Зигфрид говорит: «Я наш корабль туда, где царствует Брюнхильда, доставлю без труда: Пути-дороги в море давно знакомы мне…».
Мы могли бы показать, что и успех Христофора Колумба связан, вопреки широко распространенному мнению, с определенными туманными представлениями о некоей земле, служившей согласно средневековым легендам убежищем для «пророков, которые никогда не умирали» и пребывают в «транс-атлантическом Элевсине», что соотносится с рассматриваемой нами символикой. Более того, мы могли бы показать, почему представление о талассократии, «владыке морей» или «вод», часто связывается с представлением о законодателе в самом высоком смысле (например, в пеласгийском мифе о Миносе); мы могли бы представить идею, содержащуюся в образе человека, который «пребывает над водами», «ходит по воде», или «спасается из вод» (от Нарайяны до Моисея, от Ромула до Христа), но все это уведет нас слишком далеко; может быть, мы вернемся к этой теме в другой раз.
«Надо не жить, а плавать» (Vivere non necessita. Navigare e neccessario). Эти слова живы еще и сегодня, сохраняют свой полный смысл и являются одним из лучших выражений эпического деяния. «Мы должны вновь полюбить море, почувствовать опьянение морем, потому что vivere non necesse sed, navigare neccesse est». Это слова Муссолини. И разве не звучит в этом наставлении, понятом в его самом высоком значении, эхо древнего смысла?
Разве не живо еще представление о мореплавателе как о человеке, который «больше, чем жив», представление о плавании как о героическом деянии, пути к высшим формам существования?
Везде, где царит великий, свободный ветер просторов, чувствуется сила того, чему нет предела в могучем глубоком покое или в ужасном разгуле стихии. На морях и океанах новые поколения смогут «эпически» идти навстречу приключениям, плавать и воспринимать просторы с метафизической точки зрения, способной придать героизму и бесстрашию преобразующую мощь. Так будет возрождено то, что хранили древние традиции в символах мореходства и моря, обозначающих путь к тому, что выше отдельного человека. Именно это представляется нам одним из высочайших ориентиров для сил возрождения в новой Италии.
Первая публикация: газета «Il Regime Fascista», 26 апреля 1933 г.,
под заголовком «Il navigare come simbolo eroico».
Перевод с итальянского: АБ